Харьковский доброволец Алексей Антипов рассказал о четырех месяцах, проведенных в плену у террористов из так называемой ДНР
Доброволец и снайпер батальона Донбасс харьковчанин Алексей Антипов был в числе 146 украинских пленных, которых украинская сторона обменяла и вызволила 26 декабря. Четыре месяца он пробыл в плену в так называемой ДНР – в застенках донецкого СБУ и на работах в Иловайске.
12 января НВ пообщалось с Антиповым в Киеве – в фойе гостиницы Киев. Там сейчас базируется батальон Донбасс. «Если россияне попрут дальше», харьковчанин готов вернуться в АТО.
О том, как попал в плен
29 августа во время боя в Красносельском была устроена засада для украинской колонны, которая двигалась по так называемому зеленому коридору. На самом деле, так его сложно назвать – это, скорее, был коридор смерти.
Каждый четвертый мой боевой товарищ остался лежать там навечно. То есть в Красносельском осталось лежать минимум человек 100.
Я противник того, чтобы то, что происходит в Донбассе, называлось АТО. Это война с Россией.
Мы в ответ смогли дать по зубам – уничтожили пять единиц бронетехники противника – БТР, БМП, спалили два российских танка и захватили один. На всей российской военной технике нанесен белый круг. Уничтожили около 18 русских солдат и взяли в плен четверых российских военнопленных.
30 августа мы вынуждены были сдаться в плен – в 3 часа дня. Россияне с нами и по рации связывались, и так выходили на переговоры.
Мы до последнего верили в поддержку. Нас из танков обстреливали, из минометов –подгоняли. 30 числа уже не было такого – периодически выстрелят, несколько минут затишье. Но у нас не было оружия, чтобы уничтожить танки – мы не могли дать жесткий отпор. Подкрепление не дошло. Мы верили, звонили Семену [Семенченко, комбату], потом с ним связь пропала. Позвонили еще другим людям – там сказали, что подкрепления не ждите. Ну и россияне предупреждали, что обстрел усилится. И мы были вынуждены сдаваться в плен.
Если бы мы могли с собой на тот свет утащить еще нескольких россиян – другое дело. А так они заняли позиции, из танков могли стрелять из расстояния 1,5 — 2 км. А нам нечем было ответить. Местность крайне непригодная была, чтобы держать линию обороны в Красносельском.
Только когда нам дали «слово русского офицера», что нас не передадут ДНР или в тот же день или на следующий день обменяют на своих военнопленных российских, тогда мы уже сдались в плен. Поверив этому собачьему лживому слову русского офицера.
Мы сдались 30-го [августа] россиянам. Они нас отвели на 12-15 км на юг, за элеватор. И 31 числа сдали нас ДНРовцам. Верх цинизма и подлости.
О российских военнослужащих, воюющих в Украине
Я противник того, чтобы то, что происходит в Донбассе, называлось АТО. Это война с Россией. Если бы россияне активно не вмешались, то ДНР и ЛНР был бы давно конец — еще в конце августа.
Почему я знаю, что под Красносельском были россияне – у четверых военнопленных, которых мы взяли, были российские удостоверения – это были танкисты и десантники.
Танки и техника россиян была под белым флагом. Когда мы их спросили, что за флаг, они ответили, что, мол, это миротворческие войска.
Российские военные ходили без опознавательных знаков. Специально. В Донецком СБУ многие, кто был в российской форме, — у них как опознавательный знак был белый бинт, примотанный на рукаве или форме.
Мирное население относилось к нам нормально — кто-то сигаретами угощал, кто-то яблоками, грушами
О пребывании в плену
Сначала нас держали сутки в 12-15 км. от Красносельского, а потом передали ДНРовцам. Те нас держали в подвале СБУ в Донецке – он разбит на семь комнат, между которыми можно было свободно перемещаться. Там было всего 108 человек. Еще 11 человек наших продолжает сидеть. Остальных освободили.
Часть наших сидели на первом этаже СБУ, а часть, в том числе и я, были в подвале. Мы просидели там с 31 августа по 16 октября. Дальше нас увезли на работу в Иловайск.
В донецком СБУ отношение было паршивое. С едой проблема — люди реально голодали. Держали в информационном вакууме. Оказывали психологическое и физическое давление.
В СБУ я один раз с россиянином общался – он пытался меня вербовать – это был либо сотрудник ГРУ, либо ФСБ в России. Знаю, что и другим людям были сделаны такие предложения. Открытым текстом предлагали работать на них. Когда мы обратно уже возвращались после допросов, мы все в своем кругу делились, о чем у нас был разговор — какие поступали предложения и так далее. Секретов никаких друг от друга не было. Это помогало выживать. Там и так было тяжело психологически.
ДНРовцы также пытались выяснить, кто из нас офицеры. К офицерам там более жесткий метод допроса применяли.
В Иловайске к нам нормально относились, хотя мы ожидали противоположного — думали, что будет еще хуже.
Как мы потом выяснили, такое отношение было потому, что наш батальон не совершал никаких преступлений ни по отношению к мирному населению, ни к военнопленным. Мы не занимались ни мародерством, ни пытками. Среди даже вооруженных ДНРовцев в Иловайске мы к себе завоевали уважение тем, как мы воевали. А воевали мы так, что краснеть не приходится.
Мирное население относилось к нам нормально — кто-то сигаретами угощал, кто-то яблоками, грушами. Даже пророссийски настроенное население ДНР. Мы ходили на работы и там пересекались с ними. В Иловайске мы делали восстановительные работы — крыши перекрывали, строительный мусор разбирали.
В Иловайске питание было нормальное – могли есть три раза в день, хоть добавку, кто хотел. В донецком СБУ мы все очень сильно похудели – полтора черпака ячки без масла, без жиров, и 1/10 часть хлеба, два раза в день – утром и вечером. Люди реально были похожи на ходячие скелеты. Это был элемент психологического давления, я считаю.
В Иловайске пропустили украинскую машину с гуманитаркой – потому с едой было все в порядке. Российскую гуманитарку я там тоже видел. Но видел и то, как проезжали военные грузовики и везли боеприпасы.
Фото: Наталья Кравчук
О самом сложном моменте за четыре месяца плена
4 сентября, через пять дней после того, как мы сдались россиянам, я позвонил матери — мне дали телефон. Сказал, что в плену и что скоро состоится обмен. Только ближе к 30 октября — прошло почти два месяца — я смог снова позвонить матери. Вот эти два месяца я был как на иголках — потому что у меня не было возможности связаться с родными. Вот это больше всего меня угнетало.
В Иловайске была возможность звонить — хоть охрана и не разрешала. Я заходил где-то за угол, тихонько брал у кого-то из мирного населения телефон и звонил родным. Почти каждый день — 5-10 минут.
О своем освобождении
26 декабря мы были в Иловайске. Наши ушли на работы. Я был как раз в расположении. Пришли и сказали — давайте быстро собирайтесь, у вас полчаса, чтобы собрать вещи. И все.
Говорили, что мы должны выйти к новому году. У меня была мысль, когда мы только попали туда, что мы там долго не задержимся. Потом было бесконечно долгое ожидание — особенно долго и тяжело время тянулось в подвале СБУ. В Иловайске время проходило легче.
Почему долго не обменивали? Думаю, потому что батальон Донбасс сильно известен, и россияне, которые руководили всем, хотели слишком много выторговать за наше освобождение.
Я встретил и таких ДНРовцев, которые по порядочности и по своей манере поведения достойны служить в украинской армии. Офицеры с большой буквы, просто они с промытыми мозгами.
О ДНРовцах
Есть разные ДНРовцы. Те, которые разочаровались в произошедшем и говорят: «мы хотим перемен в лучшую сторону, а тут взяли и выбрали этого Захарченко, человека Ахметова» — дословно так.
Есть те, кто действительно устал от боевых действий, и хотел бы уже существовать в границах той территории, которая у них есть на данный момент.
Есть более радикальные, которые кричат – «мы не успокоимся, пока не освободим всю Донецкую и Луганскую области». Но есть некоторые отмороженные фанаты, которые кричат, что мы не только Донбасс освободим, но и пойдем дальше и дойдем до Киева и разрушим все ваши города. В Донецке таких отмороженных больше, чем в Иловайске. В Донецке нас охраняли те, кто в боевых действиях сами не участвовали. То есть тот, кто понюхал пороху и видел кровь своих боевых товарищей или смерть, — у многих мозги становятся на место. Понимают, что если есть возможность решить что-то миром, то лучше решать миром, а не войной.
Серьезными противниками, в первую очередь, я считаю россиян.
Я встретил и таких ДНРовцев, которые по порядочности и по своей манере поведения достойны служить в украинской армии. Офицеры с большой буквы, просто они с промытыми мозгами.
Есть такие, кто хочет быть в ДНР, так как у них есть чувство обиды. Это местное население. Реально разрушения в Иловайске произошли как по вине ДНР и российской армии, так и по нашей. Половину города разрушили, когда атаковали нас — мы базировались в 14-й школе. А мы в ответ стреляли по позициям ДНРовцев — по противоположной стороне города, и доставалось мирным домам.
Там есть наемники. Откуда у них финансирование — не знаю. Есть те, кому дали в руки оружие и сказали: иди и выполняй задачи, сражайся с «укропами», но за это ты можешь грабить и убивать, заниматься отжимом собственности. Есть идейные, и среди них также есть те, кто за деньги, а есть те, кто знает, что такое офицерская честь.
Не могу сказать, что в Донбассе гражданская война. Это Россия выдает это за гражданскую войну. Но это больше вторжение другого государства, которому пытаются придать вид гражданской войны.
Вся ситуация, я считаю, раскачивается намеренно сверху. Народ сам по себе в своем большинстве готов договариваться — как с одной стороны, так и с другой.
Но от идеи ДНР многие местные отказываться не хотят. Некоторые действительно верят и надеются, что ДНР будет существовать. А кто-то боится — уголовного преследования, например. И если за ними нет преступлений, я абсолютно не против был бы, если бы их амнистировали. Если они сложат оружие.
