I spent much of this spring obsessed with a question: Could the United States and Russia stumble into war, perhaps even nuclear war? It was a concern I’d first heard in late 2014, shortly after Russia’s covert invasion of eastern Ukraine and its military harassment of neighboring NATO member states, which the United States is treaty-bound to defend.
As I spoke to analysts and policymakers, I found a growing and increasingly alarmed community, in the US and Western Europe as well as in Russia, warning that war has once again become a real possibility. They compare Europe of today to that before World War I. If war does happen, they say, recent changes to Russia’s nuclear thinking mean such a war could easily go nuclear.
I outlined these threats, how they came to be, and how it would all happen in a long article published last week. But there was one question I was not able to satisfactorily answer: Exactly how likely is all this?
To the extent that there was broad agreement among my sources, it was that peace is still much likelier than war: The scenarios for war all involve several overlapping events, such as a cross-border provocation and an accidental midair collision. But they stressed that the odds of a war, while remote, are no longer negligible, and are real enough that the world should take them seriously and respond accordingly.
«The atmosphere is a feeling that war is not something that’s impossible anymore,» the well-placed Russian analyst Fyodor Lukyanov told me, describing a growing concern within Moscow’s foreign policy elite. «A question that was absolutely impossible a couple of years ago, whether there might be a war, a real war, is back. People ask it.»
WHEN YOU CONSIDER THE STAKES OF NUCLEAR WAR, EVEN 2 PERCENT ODDS SEEM WAY TOO HIGH
Lukyanov’s assessment was representative of what I heard in researching the story: a feeling, a question, a fear hanging in the background like a storm cloud. What he could not offer me, what no one I spoke to could really say for sure, is a rigorous assessment of precisely how likely this was. It was high enough that people should be concerned and take it seriously, but how much higher than that, no one could say.
That didn’t satisfy Jay Ulfelder, a political scientist who specializes in political forecasting and instability, and who runs an excellent blog. He set up a two-question survey, pushing it out to a couple of online political science expert communities. The first question asked respondents to estimate the odds that that the US and Russia would go to war in the next four and a half years. The second asked for the odds that, if such a conflict occurred, one or both sides would use nuclear weapons.
Ulfelder took the first 100 responses and ran them through some statistical analysis (you can read more about his methodology here). Here is the aggregate assessment he found:
. Probability of war: 11 percent
. Probability that one or both sides will use nuclear weapons, conditional on war: 18 percent
. Probability of nuclear war between US and Russia: 2 percent
These charts show the responses:
Ulfelder cautions that his survey is not particularly scientific (he called it «rinky dink» in a later email exchange) and that we shouldn’t put too much stock in it, though he points out that the results about track with those from a much more rigorous 2014 William & Mary survey of 2,000-plus experts on the likelihood of war.
While none of my sources ventured anything as specific as a numerical probability, for what it’s worth these estimates track with the sense I got from speaking to them. So we now have the William & Mary survey, Ulfelder’s survey, and my research all roughly lining up. That’s not conclusive, of course — you’re never going to get a conclusive assessment for something as complex and multilayered as an unintended escalation to major interstate warfare — but the consistency of the data so far seems to suggest there is something there.
So what do these numbers mean? Is an 11 percent probability of war and a 2 percent probability of nuclear war a lot? On the one hand, that seems pretty small — a 1-in-50 chance of nuclear war. On the other, that’s significantly higher than other things we consider serious threats; it’s twice the odds of dying in a car accident, for example. And when you consider the stakes of a nuclear war between the two great nuclear powers, even 2 percent seems way, way too high.
In looking at those numbers, I think back to a formula that every international relations student learns in the first week of undergrad: Threat equals intent multiplied by capability. In other words, you figure out how threatening something is by multiplying its intention to hurt you by its capability to hurt you.
There’s no such thing as intent when it comes to accidental escalations to nuclear war. But you can substitute that 2 percent probability of occurrence for «intent.» That’s a small number, but when you multiply it by the «capability» of major nuclear war, which potentially includes millions of dead or even the literal end of the world, it looks more significant. To me, it looks alarming.
Какова вероятность ядерной войны с Россией?
Почти всю весну меня мучил вопрос: могут ли Соединенные Штаты и Россия начать войну, причем даже ядерную? Впервые я услышал такого рода опасения в конце 2014 года вскоре после тайного вторжения России на территорию восточной Украины, и когда ее вооруженные силы начали осуществлять беспокоящие действия против соседних стран-членов НАТО, защищать которые США обязаны согласно свои договорным обязательствам.
Из бесед с аналитиками и политическими руководителями я понял, что все большее количество людей в США, Западной Европе и в России сегодня снова предупреждают о превращении войны в реальную возможность. Они сравнивают сегодняшнюю Европу с Европой накануне Первой мировой войны. Если война начнется, утверждают эти люди, последние изменения в российском ядерном мышлении вполне могут перевести ее в ядерную плоскость.
На прошлой неделе была опубликована моя длинная статья, в которой я изложил эти угрозы, написал, как они возникли, и что может произойти. Но на один вопрос я так и не смог дать удовлетворительный ответ: насколько все это вероятно?
Среди моих источников я обнаружил превалирующее мнение о том, что мир намного вероятнее войны. Во всех сценариях возникновения войны присутствует несколько накладывающихся друг на друга событий, таких как приграничные провокации и случайные столкновения авиации в воздухе. Но мои собеседники подчеркивали, что хотя война крайне маловероятна, шансы на ее возникновение больше не являются ничтожно малыми, и они достаточно реальны для того, чтобы мир начал воспринимать их всерьез и реагировать соответствующим образом.
«Есть такое ощущение, что война больше не является чем-то невозможным, — сказал мне информированный российский аналитик Федор Лукьянов, рассказывая о растущей обеспокоенности в рядах московской внешнеполитической элиты. — Вопрос, который пару лет назад был абсолютно невозможен — может ли произойти война, настоящая война — сегодня вернулся. Люди задают его».
Оценки Лукьянова были похожи на то, что я услышал, готовя материал для статьи. Ощущения, вопросы, опасения, нависающие на заднем фоне подобно грозовой туче. Но ни он, ни кто-то другой из числа моих собеседников не смогли сказать наверняка и точно, насколько вероятна война. Вероятность ее начала действительно велика, раз люди начинают беспокоиться и думать об этом всерьез, но насколько точно, этого не мог определить никто.
Это не удовлетворило политолога Джея Ульфельдера (Jay Ulfelder), специализирующегося на политических прогнозах и нестабильности, и ведущего великолепный блог. Он организовал социологический опрос с двумя вопросами, проведя его в двух экспертных сообществах политологов в режиме онлайн. Сначала он попросил респондентов оценить шансы на начало войны между США и Россией в предстоящие четыре с половиной года. Второй вопрос звучал так: каковы в случае возникновения конфликта шансы на то, что одна или обе стороны применят ядерное оружие?
Ульфельдер взял первые 100 ответов и подверг их статистическому анализу. Вот совокупный вывод из того, что он выяснил:
Вероятность войны: 11%
Вероятность применения одной или обеими сторонами ядерного оружия в случае начала войны: 18%
Вероятность ядерной войны между США и Россией: 2%
Ульфельдер предупреждает, что его опрос не отличается особой научностью (позднее в своем письме он назвал его допотопным), и что большой веры ему быть не должно. Вместе с тем, он отмечает, что результаты опроса примерно совпадают с выводами гораздо более скрупулезного социологического исследования William & Mary, проведенного в 2014 году, когда двум с лишним тысячам экспертов был задан вопрос о вероятности войны.
Никто из моих собеседников не отважился давать количественные оценки, однако данные проведенных опросов в целом совпадают с теми ощущениями, которые я вынес из разговоров с этими людьми. В итоге получилось, что выводы William & Mary, Ульфельдера и мои собственные примерно одинаковы. Конечно, их нельзя назвать окончательными, ибо невозможно сделать окончательную оценку по такому сложному и многовекторному вопросу как непреднамеренная эскалация, ведущая к большой межгосударственной войне. Но постоянство данных говорит о том, что в этом что-то есть.
Что же означают эти цифры? Много ли это: 11-процентная вероятность войны и двухпроцентная вероятность ядерной войны? С одной стороны, вроде бы мало — один шанс из 50 на возникновение ядерной войны. А с другой, шансы значительно выше, чем по другим вещам, которые мы считаем серьезными угрозами. Скажем, шансов погибнуть в автомобильной аварии у нас вдвое меньше. А если вести речь о ядерной войне между двумя великими ядерными державами, то и два процента это очень и очень много.
Глядя на эти цифры, я вспомнил формулу, с которой уже в первую неделю учебы знакомится каждый студент, изучающий международные отношения: угроза равна намерению, помноженному на возможности. Иными словами, чтобы понять степень угрозы, надо намерение навредить вам умножить на способность навредить вам.
Но в случайной эскалации, способной привести к ядерной войне, нет такого понятия как намерение. Однако двухроцентную вероятность войны вы можете назвать намерением. Цифра невелика, но если помножить ее на потенциал крупной ядерной войны, который исчисляется миллионами погибших, а может и буквально привести к концу света, то она покажется более существенной. А мне она кажется тревожной.
