После распада Советского Союза в 1991 году, россияне испытали самый длинный период свободы в своей тысячелетней истории, и вскоре потеряли его. Вдохновляющая и трагическая история — как великий и сильный народ сбросил оковы не прибегая к насильственной революции, а затем снова залез в них — все еще требует изучения.
Жизнь и карьера Аркадия Островского протекала в этот замечательный период. Он родился и вырос в Советском Союзе, учился в Кембридже, а затем вернулся в Россию в качестве иностранного корреспондента Financial Times и Economist. В своей книге «Изобретение России» (The Invention of Russia), он описывает эпоху в виде серии волн, каждая из которых наполнена яркими и уверенными в себе людьми, оказавшимися на собственных островах надежды. Несмотря на большое количество предыдущих авторов, которые пытались детально реконструировать эту историю, Островский подошел с другой стороны, обратив больше внимания на то, почему эти события произошли, и что им предшествовало. Взяв в руки книгу, читатель окунется в длинное турне во главе с Островским.+
Автор видит в России клубок идей, и уделяет особое внимание тому, как размышления об уходящем дне отразились на телевидении и других средствах массовой информации. Он уделяет пристальное внимание нюансам и анализирует, как люди, идеология и личный опыт подорвали надежды на демократию и реформы.
Книга начинается с Михаила Горбачева и перестройки в конце 1980-х годов. Для поколения, которое пережило хрущевскую «оттепель» и последующее разочарование, прибытие Горбачева сопровождалось взволнованностью и надеждой на сохранение Советского Союза. Это поколение считало, что страна просто пошла не той дорогой и все можно исправить, если понять в какой момент все пошло не так. Три четверти всех публикаций в годы перестройки были посвящены истории. Островский называет это обратной перемоткой ленты, отчаянно пытаясь определить точный период, когда страна сошла с рельс.
Среди всего прочего, Островский искусно описывает Егора Яковлева, главного редактора советской газеты «Московские новости», которую он превратил в маяк перестройки. Тиражи газеты неуклонно росли, в результате чего она стала самой популярной в Советском Союзе. В 1991 году отважный Яковлев бросил вызов зачинщикам госпереворота, которые пытались свергнуть Горбачева и закрыть прессу.
— Это был его самый лучший и самый героический час — то, чего он ждал и жаждал всю свою жизнь, — вспоминает Островский.
Но триумф был недолгим. В истории Островского появляется напряженный и пронзительный поворотный момент, когда в 1991 году Яковлев издал последний номер «Московских новостей» с интервью, которое он провел со своим сыном Владимиром, основателем и главным редактором «Коммерсанта» — первой и наиболее полезной газеты зарождающейся капиталистической эпохи. В то время как отец надеялся спасти социализм, сын хотел его похоронить. «КоммерсантЪ» стал флагманом новой России при президенте Борисе Ельцине — «дикое и предпринимательское время, когда все казалось возможным», вспоминает Островский. Главную роль сыграл НТВ — независимый телеканал, принадлежащий олигарху Владимиру Гусинскому, который вещал всю правду о Чеченской войне, прорываясь сквозь ложь и прикрытие Кремля.
— Буквально секунду Россия походила на нормальную страну, где способность подвергнуть критике и высмеять политиков, являлось признаком здоровой демократии, — вспоминает Островский.
Оглядываясь назад, понимаешь, что эта была фатальная слабость. В нормальных странах демократия строится на институтах. Но в России, свобода слова опиралась на добрую волю только одного человека — Ельцина. Он игнорировал критику, видел в журналистах союзников против непримиримых коммунистов и в 1996 году вышел победителем во второй президентской гонке. В то же время, он был единственным гарантом свободы. С появлением конкурирующих олигархов, которые воевали за приватизацию телекоммуникационной компании, хриплый, изобретательский дух 1990-х годов канул во мрак.
— Легкомысленные, наделенные богатством и властью олигархи и молодые реформаторы Ельцина уничтожали свое собственное будущее и будущее страны, — пишет Островский.
Усталый и больной Ельцин привел в качестве своего преемника малоизвестного человека из КГБ — Владимира Путина, который в конце 1980-х годов находился в Дрездене. Находясь за пределами своей страны Путин проявлял большое стремление к демократии и свободе, но никогда не разделял ее стремлений. Прежде всего, он хотел восстановить сильное государство. Он ворвался в общественное мнение в 1999 году, после серии террористических взрывов жилых домов в Москве и других городах, в результате которых погибло более 300 человек. Кремль обвинил в нападениях чеченских боевиков. Отвечая на насилие, Путин развязал в Чечне новую военную кампанию, при этом успокаивая испуганную страну. Организаторы и исполнители терактов так и не были найдены. Покойный олигарх Борис Березовский когда-то утверждал, что нападения были преднамеренной провокацией со стороны российских спецслужб. Островский рассказывает, как Путин превратил телевидение в инструмент власти и манипулирования.+
При Путине 90-е годы изображаются «как эпоха тотального хаоса и бандитизма». Путин раздавил независимый НТВ, изгнал и заточил в тюрьму олигархов, и ввел мнимую демократическую политику, а в реальности — это «механизм удержания власти». Он не избавился от системы олигархического капитализма, а просто заменил хапуг. Его тусовке удалось прибрать к себе все богатства государства.
Когда в 2011 году в Москве против Путина вспыхнули протесты среднего класса, он пришел в ярость. Его последующая война в Украине сопровождалась все более разрушающей пропагандистской кампанией на телевидении и в других местах, благодаря чему в сознание русского народа вдолбили антиамериканизм.
— Весь этот ад закончиться мирно не может, — написал в мае 2014 года выступавший против войны Борис Немцов. Спустя десять месяцев он был убит — убит выстрелом в спину за стенами Кремля.
Это ужасная и грустная концовка эпохи российской свободы, но Островский утверждает, что это не последний поворот событий. Он цитирует покойного экономиста Егора Гайдара, который когда-то сказал, что «большие изменения происходят позже, чем мы думаем, но раньше, чем мы ожидаем». Это он, конечно, про Россию.
David E. Hoffman, The Washington Post
