Заявления российских политиков только кажутся игрой в безумие. Проблема в том, что они на самом деле так думают
Заявление спикера Государственной Думы России Сергея Нарышкина о «фактической аннексии» Крыма Украиной в начале 90-х годов может, на первый взгляд, показаться нехитрым публицистическим приемом. Попыткой защитить российскую оккупацию многострадального полуострова и вывести ее за скобки переговорного процесса, призванного смягчить санкции на погружающуюся в экономическое небытие Россию.
Но у меня нет ни малейших сомнений, что глава нижней палаты российского парламента просто говорит то, что думает на самом деле — то, что чувствует не только он, но и среднестатистический россиянин, от президента Владимира Путина до последнего фашиста-“добровольца”, пытающего украинских пленных в грязном подвале, арендованном российскими спецслужбами у “ДНР”.
Идея “фактической аннексии” Крыма была на самом деле в первый раз высказана в заявлении пресс-секретаря президента России 24 августа 1991 года. Узнав о провозглашении независимости Украины, Павел Вощанов немедленно поставил “крымский вопрос” — но эта тема, впрочем, не получила продолжение в действиях российского руководства, хотя территориальную принадлежность Крыма и Севастополя продолжали обсуждать на сессиях Верховного Совета России вплоть до его разгона Борисом Ельциным в 1993 году. А развитие российско-украинских отношений неизменно ставилось в зависимость от договоренностей по Черноморскому флоту.
В 1991 году в окружении Ельцина возобладала другая тема — если хотите, не Крым должен быть наш, а вся Украина наша. Провозглашение независимости соседней союзной республики, как и последовавший вслед за этим парад деклараций о независимости, был воспринят Борисом Ельциным как возможность окончательно отделаться от ослабевшего конкурента, Михаила Горбачева. Еще за несколько дней до украинского референдума 1 декабря Ельцин убеждал свою советницу Галину Старовойтову в том, что Горбачев воспрепятствует украинскому отделению. Когда 1 декабря пришло, а Горбачев ограничился пространным интервью украинскому телевидению, Ельцин понял, что его час настал — и полетел в Минск договариваться с Леонидом Кравчуком и Станиславом Шушкевичем о новой, безгорбачевской форме существования союза.
«Соглашение об ассоциации ЕС с Украиной, воспринимающееся российской властью в качестве юридической препоны для будущего поглощения нашей страны и присоединения всей ее территории к РФ»
То, что для Кравчука и большей части его сограждан было всего лишь инструментом развода, для Ельцина и большинства россиян воспринималось как переименованное государство: был СССР, стало СНГ. Претензии бывших советских республик на независимость воспринимались как дурная шутка: поиграются и вернутся в стойло. Со временем в Москве вызрело ощущение обмана, осуществленного бывшими партнерами — хотя очевидно, что Россия обманывала сама себя. Так рядом с СНГ возникла еще одна концепция — идея разноскоростной интеграции, союзное государство России и Беларуси, Евразийское экономическое сообщество, наконец — Таможенный союз. Но все это движение имело одно-единственное направление — к союзному государству с Москвой в качестве столицы и российским президентом в качестве суверена.
В России давно уже решили, что «расчленение государства» в 1991 году стало результатом его значительного ослабления и заговора Запада — и когда страна окрепнет, она возвратит себе утраченные территории. Возможно, Кремль не стал бы действовать именно сейчас, дожидаясь окончательного развала экономической, военной и политической инфраструктуры соседних стран — собственно, именно этим занимались его высокопоставленные агенты в Украине в последний период правления Виктора Януковича. Но соглашение об ассоциации ЕС с Украиной, воспринимающееся российской властью в качестве юридической препоны для будущего поглощения нашей страны и присоединения всей ее территории к РФ — и Майдан, который квалифицируется как успешное продолжение «того самого» заговора Запада, направленного на расчленение «живого тела России», заставили Владимира Путина двинуть войска.
Крым в этом смысле воспринимается в Кремле как «очевидно» русская территория, отданная в управление младшим братьям просто потому, что так удобнее — и на время, пока сами младшие братья не вернулись домой. Поскольку возникла опасность, что возвращать «младших братьев» домой придется частями — вначале Новороссию, потом Малороссию, а потом и все остальное — Крым просто вывели из этого процесса чтобы превратить в военную базу, обеспечивающую это возвращение. У Путина — и большей части его подданных — есть абсолютная уверенность в том, что никто и нигде — включая Украину — не сомневается в праве России отобрать Крым и те, кто говорит иное, просто проплачены госдепартаментом. То, что Крым последние 23 года был в составе Украины, не означало, что Россия согласилась с его «фактической аннексией» — сама Россия готовилась к «фактической аннексии» всей остальной части территории Украины. Это как раз то, чего Сергей Нарышкин не договаривает — не потому, что скрывает. А потому, что совершенно уверен, что все вокруг и не сомневаются в том, что Украина — это тоже Россия и она рано или поздно «вернется домой», даже если для этого придется сравнять с землей ее города и веси. А те, кто утверждает иное, просто проплачены госдепартаментом.
Виталий Портников, журналист
